Псы войны царя Михаила Скопина

Год 1609 прошел для Михаила Скопина-Шуйского под знаком взаимодействия с наемниками. На него же выпал пик славных дел этого героя – очищение сначала Новгородской, а затем и Московской земли от воров и иноземных захватчиков. С помощью тоже иноземных, гм, союзников. Непросто с ними пришлось молодому царю. Да и слава, при ближайшем рассмотрении, такая. Не особо славная.

Вообще, использование наемников и чужеземцев в гражданской войне – штука обыденная. Даже в гражданскую XX века противники с удовольствием валили свои проблемы на белочехов и интервентов типа англичан, французов и японцев (даже греки мелькнули) с одной стороны и кровожадных венгров, китайцев и латышей с другой. Как минимум латышские стрелки и чешский корпус и правда сыграли в тех событиях значимую роль.

Ну да это мировая практика. Порой помощники так увлекались, что и сами становились новой властью. Манчжуры в Китае, франки в Константинополе, не говоря уже о многочисленных тюркских и курдских династиях, основателями которых были вчерашние наемники. Может и Рюрик когда-то пришел просто как толковый военспец, да и задержался.

Бои лета-осени 1608 года поставили династию Шуйских на грань катастрофы. Относительную лояльность ей сохранили Смоленск, Новгород, Нижний, Казань, Рязань и Сибирь. Москва и Троица были в осаде, а реальной столицей страны становилось Тушино со своей альтернативной Думой и Патриархом. В оставшихся верными городах периодически раскрывали заговоры сторонников Дмитрия Угличского. Расклад был дрянной, но у Шуйского на руках было несколько козырей, которые он не преминул выложить на стол.

Первым из них стала царица Марина Мнишек, отпущенная домой и попавшая в Тушино. Польские, литовские и некоторые казацкие отряды присягнули лично ей. Обычно ее появление считается успехом Дмитрия Угличского (Лжедмитрия II), но, если вдуматься, всё было как раз наоборот. Единоначалие в Тушино умерло, управляемость зашаталась. Даже гетманов стало двое – к Роману Ружинскому добавился Ян-Петр Сапега. Оба друг друга ненавидели до невозможности нахождения в одном лагере (Сапега ушел под Троицу). Как минимум Сапега, а с осени 1609 - оба безнаказанно игнорировали прямые указания царевича. Есть прекрасная переписка царевича Дмитрия и его же гетмана Яна-Петра, в котором первый требует, уговаривает, умоляет второго снять бессмысленную осаду Троицы и вернуться в Тушино, чувствуя надвигающуюся измену. Безрезультатно.

Дело попытались поправить обещанием династического брака (после воцарения), но это удачное тактически решение стратегически для царевича было самоубийственным. Царица Марина для церкви была поганым еретиком и персоной нон-грата.

Вторым козырем стал отряд сохранивших верность Шуйским сибирских стрельцов и строгановских наемников, атаковавший Верхнее Поволжье. Третьим должна была стать большая армия Федора Шереметьева, отозванная из Нижнего Поволжья к Москве. Она громила ногайцев, взяла штурмом Касимов и вообще действовала очень эффективно против сторонников ордынских царевичей. А вот против ратей Дмитрия Угличского сражалась настолько неохотно, что волей-неволей подозреваешь саботаж. Одно небольшое поражение в окрестностях Суздаля от атамана Просовецкого и все, армия Шереметьева застыла в паре сотен километров от осажденной Москвы на долгие месяцы. Переписка царя Василия и Шереметьева очень напоминает аналогичную Дмитрия и Сапеги. Царь Василий по отношению к Федору Шереметьеву тоже то требует и грозит, то льстит и умоляет, то просто имитирует хоть какой-то контроль над происходящим. Ничуть не удачнее «тушинского царька».

Ну и четвертым стали новгородские рати Михаила Скопина. Точнее не новгородские, а наемные. Попытка вывести новгородский гарнизон в поле против отрядов царевича закончилась бунтом и расправой со вторым воеводой Татищевым.

Шведский король предлагал помощь Василию Шуйскому четыре раза за два года, царь Василий вежливо, но непреклонно отказывал. Однако положение Шуйских в 1608 уже не предполагало разборчивости. Как бы там ни было, именно Михаил Васильевич Скопин-Шуйский был инициатором и подписантом Выборгского трактата, и это еще одна шероховатость, которую старательно замазывают в его биографии. Шероховатость понятная, Скопин ради спасения династии отдавал шведам Корелу.

Пометки на полях.

Военную помощь предлагали еще Годунову в 1605. Но тот очень вовремя умер. Шуйскому в 1606 и 1607. Ценой должны были стать новгородские пригороды, возвращенные Федором Ивановичем в 1590-х и полноценное признание торговых привилегий Швеции. Города нужны были позарез для обеспечения сухопутного пути в Эстляндию и Ливонию, без чего их удержание было для шведов почти невозможным. Флот Швеции на тот момент уступал даже польскому, не говоря о датском и денег на его модернизацию в разоренной смутой и экстренными налогами стране не было совсем.

Зато были наемники, драпавшие, конечно, от прямых ударов коронной кавалерии Речи Посполитой, но в целом, вполне боеспособные. Кормить их в разоренной Прибалтике было нечем, а жалеть и вовсе было не принято. Ну и да, открыть второй фронт для Литвы, пусть и пожертвовав ими, было для Карла IX настоящим подарком судьбы. В июле 1609 года литовский гетман Ходкевич даже пошел на рокош в знак протеста против похода на Смоленск, открыто говоря, что его ценой станет потеря Риги. Как в воду глядел. Но Сигизмунд III сумел одолеть и рокошан, и (два года спустя) Смоленск, им же примирившись с литовской элитой.

Конец пометок на полях

В феврале 1609 в Москве с большим трудом подавили очередное восстание сторонников царевича, а в Выборге был подписан трактат, в котором Скопин разменял пять тысяч наемников на много денег и (секрет-секрет) город Корелу.

Восстание было впечатляющим. Повстанцы ворвались на Красную площадь, их вожди Тимофей Грязной, Роман Гагарин и Григорий Сунбулов публично потребовали ответа от патриарха Гермогена и царя Василия. Первого таскали за грудки и осыпали мусором, от второго требовали отречения (царь тянул время и настаивал на сборе всей боярской думы). Триумф народовластия сорвали верные Шуйскому войска, срочно отозванные из лагеря на Ходынке и доходчиво разъяснившие митингующим ценности истинной демократии и необходимость любить и уважать царя и патриарха. Если бы повстанцы были кровожаднее и не стали бы играть в легитимное сведение царя с престола, то и царь, и патриарх того дня не пережили бы.

Кто из власть предержащих за ними стоял? Ну давайте попробуем поискать. Гагарин в будущем активист второго ополчения, прошел путь от Нижнего до победного, куча его родственников служила патриарху Филарету. Сунбулов – рязанский активист, повторивший весь извилистый путь Ляпунова или Голицыных. Грязной – сын опричника, прославившегося перепиской с Грозным (тот отказывался выкупать активиста задорого или менять на Дивея-мурзу) – из северских помещиков. В будущем активист династии Васа. То ли Романовы, то ли Голицыны, то ли поляки, то ли все и сразу.

А вот договор впечатляющим не был. Шведы отправляли в поход пятитысячную рать (две тысячи кавалерии и три тысячи пехоты), обеспечив вооружение и боеприпасы. Стоимость рати составляла 100 000 рублей в месяц при использовании в границах Новгородского государства и вдвое больше в Подмосковье. Стороны обещали не заключать сепаратного мира со шведами, не грабить церквей, не брать в плен русских и прочие благоглупости.

Много это или мало? Сначала про армию. Пять тысяч – реально немаленькая армия для Швеции. При Стонгебру (Линчепинге) в 1598 в генеральном сражении за шведский престол между Сигизмундом и Карлом численность шведской армии оценивается в восемь тысяч человек. В предшествовавшей этому битве при Стегеборге – и того меньше. Самая значимая битва польско-шведской (скорее литовско-шведской, но пишу, как принято) войны за Эстляндию 1600-09 при Кирхгольме (1605) собрала около 11 тысяч участников со шведской стороны, по большей части на том самом поле и оставшихся. Да и в русских масштабах – немало. Если не брать в расчет посоху – вся численность русской армии была менее 50 000 профессиональных солдат. До Смуты, естественно. Верхнее Поволжье вернул отряд в пару тысяч профессионалов. Так что силы существенные.

Ну и деньги. Годовой доход досмутной России оценивался в полтора миллиона рублей, из них около четырехсот тысяч приносили собственно царские имения. Это, правда, в сытые и спокойные времена Федора. В лихие 1570-е назывались цифры втрое-вчетверо меньше. Второе ополчение собрало в 1611-12 году на свои нужды чуть более 150 000. Да и вообще, даже годовое содержание такой рати пополам в пределах Новгородского и Московского государств обошлось бы казне почти в два миллиона. Это заведомо неподъемные суммы. Их или не планировали платить, или платить предполагалось не деньгами. Шведские историки ругают своих переговорщиков, что те не выклянчили Ивангород или Копорье, но, видимо, зря. Скопин был сказочно щедр и вряд ли настолько же платежеспособен. Первый взнос был выплачен в Выборге и составил около пяти тысяч рублей. Негусто.

Если коротко, то мое отношение к Выборгскому трактату полно скептицизма. Не пойми кто не пойми с кем договорился. Все подписанты практически не скрывали страстного желания друг друга кинуть. Сам по себе документ, подписанный Скопиным и скрепленный новгородской печатью, вряд ли стоил даже потраченной на него бумаги.

Как бы там ни было в марте 1609 года (да, максимально оперативно) шведская армия вошла в пределы Новгородской земли и быстро показала, кто в доме хозяин, разбив в чистом поле псковичей. Мятежники из Пскова и пригородов перешли к обороне городов, не помышляя более о наступлении на Новгород. Следом отряд генерала Горна стремительным ударом взял Старую Руссу, вынудив отступить уже кадровых тушинцев. Это вызвало некоторое беспокойство даже в лагере царевича Дмитрия. Дождавшись более-менее нормальных дорог, в июне армия Скопина и Делагарди двинулась через Тверь по кратчайшему пути к Москве. После побед под Торопцом и Торжком над небольшими авангардами во главе с Кернозицким и Зборовским союзная армия подошла к Твери, полная искреннего энтузиазма.

Пометки на полях.

Из разряда – причуды смуты. После смерти Дмитрия Угличского (точнее – чуть раньше) пути Зборовского и Кернозицкого сильно разошлись. Пан Зборовский сражался за династию Васа, герой боев под Клушиным и Царевым Займищем. Пан Кернозицкий сложил голову, сражаясь на стороне первого ополчения в 1611, до этого был воронежским воеводой Дмитрия Угличского.

Конец пометок на полях.

Параллельно под Москвой царевич (у историков – Ружинский) атаковал ходынский лагерь армии Шуйских. Атаку отбили, но на ответную не сподобились. 25 июня история повторилась с тем же результатом. Царевич явно торопился.

7-8 июля русско-шведское войско выступило из Торжка, а 11 июля подошло к Твери и встало лагерем в 10 верстах от неё. В течение 11-13 июля случилось сражение у Твери, которое историки пытаются выдать за блестящую победу Скопина.

На первом этапе сражения армия сторонников Дмитрия (у историков – польская) стремительной атакой смела фланги построения армии Делагарди-Скопина и даже частично пограбила лагерь союзников. Центр устоял, там геройствовал Якоб Понтусович, лично поведя войска в контратаку.

Особенно меня впечатляет расстановка сил союзной армии - в центре стояла шведская и немецкая пехота, на левом фланге — французская и немецкая конница, а на правом — финская и русская, причем русская – во второй линии. Русских в этой шеститысячной армии было меньше тысячи. Слишком категоричным будет назвать ее шведским экспедиционным корпусом в сердце России?

Второй этап сражения привел к прямо обратному результату. 13 июля под покровом ночи русские и шведы ворвались в лагерь тушинцев, а затем и в посады Твери. После ожесточенной рубки, тушинцы дрогнули и бежали. Союзное войско захватило их лагерь и большую добычу: «полских и литовских людей побили, и таборы их взяли, и Тверь осадили. И под Тверью русские и немецкие люди многа богатества у полских людей побрал» («Повесть о победах Московского царства»). Тушинская армия отступила, а вскоре ее примеру последовали победители. Перед этим они четырежды штурмовали Тверской кремль (безуспешно). Скопин пошел на восток к Калязину, а Делагарди – назад к Новгороду. В Новгород его не впустили, но грабить города поменьше и просто окрестности никак не мешали. Тверь заняли войска Сапеги, сражаться с которым у царя Михаила не было сил, а у Якоба Делагарди – желания.

Скопин осел в лагере под Калязиным еще на полгода и собирал армию. Наемников с ним осталось менее тысячи. Еще почти две нашли свою могилу в негостеприимных окрестностях Твери. Делагарди же, по дороге к границе, отправил послов уже не к молодому герою, а к самому царю Василию. Путь был кружной, по Волге, через Рязань и Коломну, всё еще контролировавшиеся династией. Их там приняли с честью, одарили и отправили обратно. Царь Василий был более опытным переговорщиком, чем его молодой соправитель, уговорил Делагарди вернуться с подкреплением и не слишком настаивать на передаче Корелы. Обанкротившаяся династия с азартом прыгнула на те же грабли, но дорога к Клушино и ее падение стоят своей статьи.

Якоб Понтусович тем временем, перейдя границу, заплатил все долги, накопленные за беспокойную жизнь, и даже ссудил короля Карла. Основой капитала кондотьера были соболя, отданные новгородской знатью за защиту имений от разграбления. Ссуда, видимо, была скрытой формой отката, так как была дана всего под 16% годовых (стандарт по тем временам 20%) и возвращения не требовала. В общем поступил Яков Понтусович как всякий опытный инвестор, работающий с высокорисковыми активами – своевременно зафиксировал прибыль и вышел в плюсе. Потом перезашел.

В будущем, кстати, именно Делагарди в удел уйдут отнятые у России Корела и Орешек. Владея ими, он озолотится на перепродаже русского хлеба на амстердамской бирже. Вот уж действительно, кому война, а кому мать родна. История тверского похода Делагарди среди прочего прекрасно объясняет то, почему шведы не отпустили на московский трон Карла-Филиппа в 1613. Восьмитысячная армия претендента с большой долей вероятности повторила бы судьбу ратей Делагарди в 1609 (Тверь) и 1610 (Клушино). А принц был последний.

Царь Михаил Скопин параллельно с царевичем Дмитрием Угличским в Тушино синхронно и болезненно постигали возможные проблемы управления наемниками в рамках политической борьбы. Экзамен оба провалили, впрочем, оба были еще молоды, умны и умели учиться на ошибках. Судьба даст им еще по шансу на трон в проклятом 1610, пока же рефреном в их голове звучало что-то, похожее на еще древнеэльфийскую мудрость:

Пускай ты слаб, а враг твой силен -

Свой дом защищай лучше сам.