Итальянка рассказала, почему так и не смогла жить в Питере, хотя влюбилась в этот город с первого взгляда

Я влюбилась мгновенно и безоговорочно. Русский Версаль! Северная Венеция! Город белых ночей и черных дней, как шутят сами петербуржцы. Помню, как звонила своей маме: "Я нашла свой новый дом!"

Три месяца я прожила на чемоданах в съемной квартире на Петроградской стороне, изучала русский язык, искала работу, примеряла на себя новую жизнь. В те дни мне казалось, что мое будущее предрешено – я останусь здесь навсегда.

Но постепенно сквозь золотую дымку первой влюбленности проступила другая, неприукрашенная реальность Петербурга. Некоторые вещи оказались сильнее моего желания стать частью этого города. И как бы я ни пыталась, как бы ни убеждала себя, что привыкну...

В Атрани, городке откуда я родом, каждое утро пожилые женщины выходят подметать и мыть участок улицы перед своим домом. Это традиция, существующая веками. Наши узкие мощеные улочки настолько чисты, что молодые мамы спокойно позволяют малышам ползать по ним. Мы гордимся чистотой нашего городка как продолжением чистоты нашего дома.

Первый шок я испытала уже на выходе из Пулково. Человек в деловом костюме остановился, громко плюнул прямо на тротуар и пошел дальше, как будто ничего не произошло! «Forse è un caso isolato» – подумала я. «Наверное, это единичный случай». Увы, это оказалось нормой.

Исторический центр, туристы, великолепные фасады дворцов... но стоит завернуть за угол и земля, усеянная плевками, окурками и собачьими экскрементами. Я буквально танцевала между ними, пытаясь не испачкать свои любимые итальянские туфли.

Однажды я спросила свою русскую подругу Настю, почему никто не убирает за собаками.

А весна... Dio mio, эта петербургская весна! Когда тает снег, улицы превращаются в археологические раскопки зимних «сокровищ». Всё, что месяцами было скрыто под снегом – от окурков и бутылок – появляется одновременно. Запах тающей грязи преследовал меня даже во сне.

В нашем городке снег – редкость, он выпадает на пару дней и тает, оставляя после себя чистую землю. В Петербурге же он превращается в черно-серую массу, которая, растаяв, показывает истинное лицо города.

В особенно тяжелый период я даже начала носить с собой ароматические соли – старинный трюк итальянских аристократок, чтобы не чувствовать запахи улиц. Как будто я перенеслась на три века назад!

Салерно, регион в котором я живу благословлен одним из самых мягких климатов Италии. Зимой температура редко опускается ниже +10°C, а 300 солнечных дней в году – это норма. В нашей деревне апельсиновые и лимонные деревья растут прямо на улицах, а в феврале уже цветет миндаль.

В Петербурге я узнала, что такое настоящая погодная депрессия. Каждое утро я просыпалась и первым делом смотрела в окно – снова серое небо, снова дождь. Через месяц я перестала проверять – просто знала, что там серость. Осенью я начала замечать, что всё реже улыбаюсь. Энергия покидала меня с каждым хмурым днем.

В декабре я выходила на работу в темноте и возвращалась в темноте. Солнце, если оно и появлялось, висело так низко, что казалось тусклой лампочкой. Моя кожа, привыкшая к золотистому загару, стала бледной, как страницы старой книги.

В Атрани мы обедаем на открытых террасах даже в январе. В Петербурге я куталась в пуховик в мае! Помню, как накануне моего дня рождения, 15 мая, выпал снег. Я рыдала у окна, как ребенок. «Ma che posto è questo?» – кричала я в телефон своей маме. «Что это за место такое?»

Мои волосы, всегда блестящие и пышные в Италии, в Петербурге стали тусклыми и безжизненными. Моя бабушка говорит, что волосы – это барометр души. Если так, то моя душа в Петербурге медленно умирала.

Я пыталась бороться: принимала витамин D, даже завела привычку носить яркие цвета в противовес городской серости. Но моя средиземноморская душа требовала солнца, как растение, которое не может жить без света.

У нас в городе, вода течет из горных источников. Она настолько чистая, что мы пьем ее прямо из-под крана, не фильтруя. У нас даже есть старинный фонтан XIII века на центральной площади, из которого все жители набирают воду для приготовления пасты – считается, что она придает особый вкус.

Первый душ в петербургской квартире стал для меня шоком. Вода имела странный желтоватый оттенок и пахла... железом, хлоркой и чем-то неопределенным. Я назвала этот запах «ароматом русской истории» – смесь древних труб, болотистой почвы и советского наследия.

После каждого мытья головы мои волосы пахли, как монеты, которые долго лежали в кармане. Я перепробовала десятки шампуней и кондиционеров, но этот металлический запах въедался намертво. А белые вещи? После первой же стирки мое любимое хлопковое платье приобрело неравномерный желтоватый оттенок.

Я установила три разных фильтра на кран, но даже сквозь них вода сохраняла свой «характер». Моя кожа, никогда не знавшая проблем в Италии, покрылась сухими пятнами и раздражением. Дерматолог только развел руками: «У всех приезжих такая реакция на нашу воду».

Однажды я вскипятила чайник и увидела на его стенках коричневый налет. В тот день я перешла исключительно на бутилированную воду даже для чистки зубов.

«Святая вода!» – в шутку называли петербуржцы свою воду из-под крана. «Грешная вода», – думала я, глядя на известковый налет в ванной, который приходилось оттирать каждые три дня.

Мой родной дом - место, где каждый житель знает не только тебя, но и твоих родителей, бабушку, дедушку и всю твою родословную до пятого колена. И если ты спешишь, всегда найдется время остановиться, поздороваться, спросить о здоровье мамы и обсудить, удался ли урожай олив в этом году.

Петербург с его пятью миллионами жителей стал для меня перманентным стрессом. Невский проспект в выходной день напоминал мне римское метро в час пик, но растянутое на километры. Люди – повсюду, и все куда-то бегут, никто не улыбается, никто не здоровается.

Метро... Это отдельная история ужаса для человека из деревни, где самый распространенный транспорт – ослик для подъема по крутым улочкам. Первый раз я спустилась на станцию «Василеостровская» в 8 утра. Эскалатор казался бесконечным, а внизу меня ждал настоящий человеческий водоворот. Люди втискивались в вагоны с таким отсутствием личного пространства, которое в Италии считалось бы крайне интимным и допустимым только между влюбленными.

«Perdono, permesso!» – по привычке извинялась я, пытаясь пройти сквозь толпу. Никто не обращал внимания. В Петербурге я научилась двигаться сквозь толпу, как корабль сквозь волны – не извиняясь, не останавливаясь, глядя прямо перед собой.

Однажды в пиццерии на Большом проспекте Петроградской стороны я обедала за крошечным столиком. Внезапно ко мне подсели две незнакомые девушки – просто потому что не было свободных мест. В Италии это было бы невозможно без длинных извинений и разрешения. Здесь – обыденность.

Эта постоянная толпа создавала парадоксальное чувство – я была окружена людьми и одновременно чудовищно одинока. В моей деревне я не могу пройти и ста метров без остановки для разговора. В Петербурге я могла целый день не произнести ни слова, кроме заказа кофе.

Я была наивна, когда верила фотографиям в туристических буклетах. Да, Дворцовая площадь великолепна. Да, Невский проспект впечатляет своим размахом. Но эти открыточные виды – лишь тонкая позолоченная корка на огромном слоеном пироге города.

В итальянских городах, даже самых бедных кварталах, есть какая-то неуловимая гармония. В Италии каждый дом, каким бы старым он ни был, выглядит ухоженным – свежевыкрашенные ставни, горшки с геранью на окнах, чистые каменные стены.

В Петербурге я сняла квартиру на Васильевском острове в историческом доме. Парадная лестница была украшена лепниной и мрамором, но пахла кошками и плесенью. Исторические фасады домов часто выглядели блестяще только на уровне первого этажа, где расположены магазины. Подними глаза выше – и увидишь облупившуюся штукатурку, разрушающиеся карнизы, грязные окна.

Я помню свой шок, когда впервые попала во двор-колодец. Этот мрачный прямоугольник, куда почти не проникает солнце, с мусорными баками и граффити на стенах, был полной противоположностью светлым внутренним дворикам Италии, где соседи выращивают помидоры в горшках и вместе обедают по воскресеньям.

Однажды я решила пройтись по маршруту, не обозначенному в туристических картах – от Сенной площади в сторону Обводного канала. То, что я увидела, разбило мои иллюзии о «Северной Венеции». Обшарпанные дома, затхлые подъезды, разбитые тротуары... Я буквально слышала, как эти здания кричат о помощи.

В этот момент я поняла, что красота Петербурга – это красота театральных декораций. Великолепный фасад скрывает за собой не менее интересную, но гораздо более печальную реальность.

Моя соседка Елена, коренная петербурженка, однажды сказала мне: «Петербург – как красивая женщина с тяжелой судьбой. Его нужно любить не за красоту, а вопреки всему». Я пыталась. Dio santo, как я пыталась!

Петербург останется для меня прекрасной несбывшейся любовью – той, о которой вспоминаешь с нежностью, но без сожаления о разрыве.

Хотите узнать больше о необычных уголках планеты и погрузиться в традиции далеких народов? Подписывайтесь на канал, чтобы отправиться в захватывающее путешествие по культуре, обычаям и самым удивительным историям!